В горах мое сердце - Страница 2

- Ты бы мог прыгнуть так же? - строго спросила девушка.

Парень еще раз взглянул на острые, бритвенные вершины, проплывавшие под нами, на крохотную полосу снега, которая шла между камней, на скалы, которые громоздились еще ниже неприступной стеной и которые ему наверняка пришлось бы огибать на всем ходу, и ответил:

- Помоги мне открыть дверь.

Глаза у девушки сделались испуганными.

Она сказала:

- Какой ты...

И положила свою руку на огромное плечо парня.

На самой вершине польских Татр работает обсерватория. Лыжники стоят под телескопами и прилаживают крепления. Ученые улыбаются им, а потом снова приникают к телескопам, чтобы смотреть на звезды, невидимые простым глазом. Один за другим лыжники съезжают вниз. Они космичны в своей скорости. Вот рядом был человек, мгновение - и нет его, только далеко внизу видна крохотная красная или голубая точка на ослепительном полотне снега.

Через пять минут на площадке у обсерватории уже никого не было. Ученые застыли около своих телескопов. Тишина. Только ветер иногда налетал порывами. Прозвенит, невидимый, и унесется дальше.

- Не хочет ли пан сфотографироваться?

Оборачиваюсь. Рядом со мной стоит высокий парень в овчинном полушубке. На груди у него два аппарата. Рядом с ним - огромный сенбернар.

- Я дам вам собаку и сфотографирую вас на память о Татрах. Собака спасатель. Я тоже спасатель и еще немножко снимаю приезжих.

Парень кивает головой на медный колокол, укрепленный на вершине.

- Если будет буран и не все лыжники уйдут вниз, я буду звонить в колокол, чтобы они слышали звуки и шли ко мне. А пес будет бегать к ним и тащить их, если они устанут или перепугаются.

- Можно мне позвонить в колокол?

- Так ведь нет бурана...

- Я понимаю...

- О, ясно! Пан хочет испробовать, да? Пожалуйста, прошу бардзо, я не понял вас сначала. Только не очень громко, прошу вас.

- Хорошо, я тихонько.

Я подошел к колоколу и потянул за толстую просмоленную веревку, пахнувшую кораблем. <Дзин-н-нь>, - поплыл над горами тяжелый, протяжный звук. Пес стал вырываться из рук хозяина.

- Это ничего, - сказал парень, - вы его не бойтесь.

И отпустил пса. Тот сначала завертелся на месте, а потом бросился вниз, следом за лыжниками. Белый, он исчез на снегу через минуту.

- Может, позвонить еще раз, чтобы он вернулся?

- Он тогда притащит очень сердитого лыжника, - усмехнулся парень. Он ни за что не вернется один. Для нас бой колокола - просто сигнал, для него - труд. Сейчас я его верну.

Парень крикнул, прикрыв рот ладонями, как рупором:

- Джо! Э, Джо!

Пес вернулся так же быстро, как и исчез. Он посмотрел на парня большими грустными глазами и сел, поскуливая.

- Все в порядке, - сказал парень. - Не волнуйся. Ты же видишь, бурана нет, мы просто так, шутили...

Парень дал псу кусок сахару и потрепал его по густой серой шерсти.

- Когда он отдохнет, вы можете позвонить в колокол еще раз.

- Нет, больше я не буду звонить в колокол.

- Я, пожалуй, сфотографирую вас на фоне колокола с псом в обнимку.

- Да?

- Да. С псом выходит очень героично. Это нравится паненкам.

- Вы думаете, героично?

- О да!

- Давайте героично.

- А можно еще и лирично. Одна ваша лыжница говорила, что советский поэт писал стихи про собаку, которая дает лапу на дружбу.

- Это Есенин.

- Я забыл, она часто называла его имя, но я отчего-то забыл. А вообще очень хорошо, когда писатели пишут стихи про собак. Я снимал лирично - это когда пес дает лапу, а вы гладите его по голове.

- Нет, давайте лучше героично.

- Ладно. Э, Джо, иди до пана.

Пес подошел ко мне и ткнулся огромной мордой в грудь.

- Давай обнимемся, Джо, - сказал я.

Пес порывисто вздохнул, посмотрел на хозяина и сел. Я обнял его. Парень несколько раз щелкнул фотоаппаратом. Он крикнул.

- Будет бардзо героично, пан! Оставьте адрес, я вышлю авиапочтой ваш портрет.

В Закопане есть еще одна дорога в горы. Только это не вагончик, который болтается над бездонными пропастями, а плавный фуникулер. Здесь, в фуникулере, нет таких сильных парней и девушек. Здесь все больше хрупкие женщины с маленькими детьми. Женщины поднимаются в горы с пледами и пляжными сумочками. Малыши одеты как настоящие лыжники. Они в толстых джемперах, в тонких брючках, туго обтягивающих ноги, и в грубых бутсах, точно таких, как у взрослых горнолыжников.

Наверху в шезлонгах, раздевшись, лежат родители. Они загорают. Ноги укутаны пледами, а носы прикрыты папиросной бумажкой.

Дети в это время стоят в загончике рядом с длинным, пожилым, очень сильным тренером. Он в легкой рубашке, шея бронзовая, литая, щеки прорезаны двумя продольными морщинами, глаза спрятаны под толстыми бровями, выгоревшими на солнце до седины.

Он подталкивает трехлетнего малыша, тот едет с пологой горки, стараясь во что бы то ни стало удержать равновесие и не упасть, его шатает из стороны в сторону, скорость все прибавляется, мальчуган вот-вот шлепнется, а тренер негромко приговаривает:

- Смело! Смело! Смело!

Малыш все-таки падает. Тренер ждет, пока тот поднимется, по-дружески подмигивает своему ученику: с кем, мол, не бывает - и как заклинание повторяет снова:

- Смело, малыш, смело!

И снова мальчишка катится вниз, падает, поднимается, смотрит на тренера. Снова тот по-дружески подмигивает ему и повторяет единственное свое: <Смело!>

А когда мальчишка съехал вниз и остановился, сияющий и гордый, тренер улыбнулся и сказал:

- Молодец!

Он отъехал к <медведю> - человеку, одетому в медвежью шкуру, с оскаленной пастью, с коричневыми стеклянными глазами, и попросил: